Дикое отвращение к жизни сжимает мне горло.
Я прочел книгу до конца и еще держал ее в руках, и казалось мне, что я в поисках чего-то перелистывал свои мозги, а вовсе не книгу.
Человек проходит, как тень.
Я чувствую свое полное бессилие и неумение противостоять прожорливому мерзкому чудовищу, каким мне видится жизнь.
Каждый вопрос, рождающийся в человеке, получает свой ответ в то мгновение, когда он поставлен его духом.
Ненависть, перерастающая свою цель, обращается против самой же себя!
Это были райские муки.
В известном смысле правы те, кто смеется над чудаком, заявляющим о своих планах переделать человечество. Только им невдомек, что вполне довольно того, что хоть один человек коренным образом пересоздал себя.
Временами вещи имеют над нами большую власть, чем мы над ними; возможно, в таких случаях они даже более живые или лишь притворяются мёртвыми.
Совесть его походила на упрямую лошадь; только по особо торжественным дням ее впрягали в карету.
Неопределенность — единственное зло, с которым невозможно справиться.
Думать — значит страдать.
Радость потрясает нас сразу, а горе становится привычкой, и описывать словами то, что все равно другой никогда не сможет понять, так же нелепо, как объяснять слепому, какие бывают цвета.
Есть ли у человека более ненавистный враг, нежели он сам?
Так же, как арсенал отборного оружия в дни войны, в мирной жизни человеку необходима хорошо подобранная библиотека.
Сознание собственного превосходства подчас приносит больше радости, когда держишь его в тайне, нежели тогда, когда о достоинствах твоих говорят другие.
В юные годы нам всегда кажется, что сила на стороне того, кто превосходит нас своей развращенностью. Мы склонны уважать и даже постыдным образом боготворить тех, кто раньше нас изведал все виды порока.
Глаз наш становится особенно зорким, когда видит чужое несчастье и когда есть надежда это несчастье усугубить.
От проявлений лицемерной радости страдает только сама жертва обмана, а лицемерная печаль унижает прежде всего того, кто ее разыгрывает.
Как это страшно, когда высокий ум и горячее сердце сталкиваются с совершеннейшей посредственностью — и самой жизни и людей, которые их окружают, и осуждены на то, чтобы с ними жить.
Когда человеку грозит опасность, воображение, на горе ему, вдруг набирает силу.
Сколько лжи и фальши заключено в религии, которая считает, что умножая страдания других, мы этим приближаемся к тому богу, который хочет, чтобы каждый из нас был спасен.
Страху свойственно сближать в сознании людей далекие друг от друга события.
Нет людей более чуждых религии, нежели те, кто постоянно занят соблюдением ее форм.
Чаша надежды всегда возбуждает жажду.
— Рабов теперь нет. Мы все равны и свободны. Нет рабов, потому что нет господ. — Есть один страшный господин. — Кто? — Толпа. Это ваше ужасное «большинство».
Подсознание — это какая-то причудливая комбинация выгребной ямы с чудесным садом.
Вообще говоря, существует много причин для молчания, но основная заключается в том, что нечего сказать.
Вы считаете, что слова — это что-то вроде кусков кирпича, которыми можно швырять как попало. От такой привычки надо избавляться.
– Мне что-то попало в глаз. – Я вижу. – Да? Что же это? – Я. В обоих глазах. И вытащить меня нельзя.