Чем меньше женщину мы любим, Тем легче нравимся мы ей.
Они сошлись: Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень.
Чтоб выжить и прожить на этом свете, пока земля не свихнута с оси, держи себя на тройственном запрете: не бойся, не надейся, не проси.
Я в Париже живу как денди, Женщин имею до ста. Мой член как сюжет в легенде, Из уст переходит в уста.
За радости любовных ощущений Однажды острой болью заплатив, Мы так боимся новых увлечений, Что носим на душе презерватив.
За все наши мужицкие злодейства Я женщине воздвиг бы монумент, Мужчина - только вывеска семейства, А женщина - и балки, и цемент.
Звоните поздней ночью мне, друзья, не бойтесь помешать и разбудить; кошмарно близок час, когда нельзя и некуда нам будет позвонить.
Бывает — проснешься, как птица, крылатой пружиной на взводе, и хочется жить и трудиться; но к завтраку это проходит.
Теперь я понимаю очень ясно, и чувствую и вижу очень зримо: неважно, что мгновение прекрасно, а важно, что оно неповторимо.
Есть в каждой нравственной системе идея, общая для всех: нельзя и с теми быть, и с теми, не предавая тех и тех.
В цветном разноголосом хороводе, в мелькании различий и примет есть люди, от которых свет исходит, и люди, поглощающие свет.
Тому, что в семействе трещина, всюду одна причина: в жене пробудилась женщина, в муже уснул мужчина.
Когда так много позади всего, в особенности — горя, поддержки чьей-нибудь не жди, сядь в поезд, высадись у моря.
Бывает друг, сказал Соломон, который больше чем брат. Но прежде, чем встретится в жизни он, Ты ошибешься стократ. Девяносто девять узрят в тебе лишь собственный грех, И только сотый рядом с тобою встанет — один против всех.
Брошки блещут на тебе С платья с полуголого. Эх, к такому платью бы Да ещё бы голову.
Добро со злом природой смешаны, как тьма ночей со светом дней; чем больше ангельского в женщине, тем гуще дьявольского в ней.
Люблю людей и по наивности открыто с ними говорю. И жду распахнутой взаимности, а после горестно курю...
Не зря я пью вино на склоне дня, заслужена его глухая власть; вино меня уводит в глубь меня, туда, куда мне трезвым не попасть.
Что опьяняет сильнее вина? Женщины, лошади, власть и война.
Обманчив женский внешний вид, поскольку в нежной плоти хрупкой натура женская таит единство арфы с мясорубкой.
Мы варимся в странном компоте, Где лгут за глаза и в глаза, Где каждый в отдельности – против, А вместе – решительно за.
Хотя и сладостен азарт по сразу двум идти дорогам, нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом и с Богом.
Наш путь из ниоткуда в никуда — Такое краткосрочное событие, Что жизни остаётся лишь черта Меж датами прибытия-убытия.
На свете нет ужаснее напасти, Чем идиот, дорвавшийся до власти.
Не в силах жить я коллективно: по воле тягостного рока мне с идиотами — противно, а среди умных — одиноко.
Крайне просто природа сама разбирается в нашей типичности: чем у личности больше ума, тем печальней судьба этой личности.
В сердцах кому-нибудь грубя, ужасно вероятно однажды выйти из себя и не войти обратно.
И спросит Бог: — Никем не ставший, Зачем ты жил? Что смех твой значит? — Я утешал рабов уставших, — отвечу я. И Бог заплачет.
Ты меня не любишь! — молвила жена. Муж в ответ присвистнул — Вот тебе и на! Если твой характер столько лет терплю, Можешь быть спокойна, дьявольски люблю.
Всегда мне было интересно, Как поразительно греховно: Духовность женщины – телесна, А тело – дьявольски духовно.