Сальвадор Дали (2)

Какую бы чушь ты ни нес, в ней всегда есть крупица правды. Горькой правды.

Когда все гении перемрут, я останусь в гордом одиночестве.

Меня совершенно не трогает, что пишут критики. Я-то знаю, что в глубине души они любят мои работы, но боятся признаться.

Миру придется немного потесниться, и ещё вопрос, вместит ли он гения!

Пейзаж — это состояние души.

Свобода — вроде шпината — что-то вялое, без костей.

Со всей ответственностью заявляю: я никогда не шутил, не шучу, и шутить не собираюсь.

Страдая, я развлекаюсь. Это мой давний обычай.

Трудно агитировать короля за монархию.

Трудно привлечь к себе внимание даже ненадолго. А я предавался этому занятию всякий день и час.

Форма усов исторически обусловлена. У Гитлера не могло быть никаких других усов — только эта свастика под носом.

Человека надо принимать как он есть: вместе со всем его дерьмом, вместе со смертью.

Я благодарен судьбе за две вещи: за то, что я испанец и за то, что я — Сальвадор Дали.

Я столько умею, что не могу допустить даже мысли о собственной смерти. Это было бы слишком нелепо. Нельзя разбазаривать богатство.

Бежать впереди истории гораздо интереснее, чем описывать её.

Бесплоден именно хороший вкус — для художника нет ничего вреднее хорошего вкуса.

Врагов я забрасываю цветами — в гробу.

Всю жизнь моей навязчивой идеей была боль, которую я писал бессчетно.

Детство тянется к насекомым. Они любопытны, они порождают в душе тягу к насилию над собой и природой. А это уже — стимул к творчеству.

Думаю, мне ничем не легче было родиться, чем Творцу — создать Вселенную. По крайней мере, он потом отдыхал, а на меня обрушились все краски мира.

Дуракам угодно, чтобы я следовал тем советам, которые даю другим. Но это невозможно, ведь я же совсем другой.

Если в стране нет по меньшей мере пятидесяти сортов сыра и хорошего вина, значит, страна дошла до ручки.

Если все время думать: «Я — гений», в конце концов станешь гением.

Известно ли вам, что успех любой религии коренится в её таинствах? Если всё объяснить научно, тайна исчезнет.

Когда меня обуревают чувства, я превращаюсь в форменного идиота.

Люди так не волновались бы, если бы я был посредственным художником. Всех великих художников подделывали.

Не старайтесь прикрыть нарочито небрежной живописью свою посредственность — она обнаружит себя в первом же мазке.

Несчастны нищие духом, ибо благие порывы связывают их по рукам и ногам.

Ну выйдет человечество в космос — и что? На что ему космос, когда не дано вечности?

Пикассо говорил мне: «Искусство — дитя сиротства и тоски. Другие пишут свою жизнь, я пишу картины».