Эрих Мария Ремарк (37)

Сны стали повторяться так часто, что я уже боялся ложиться спать.

Знание здесь — только пена, пляшущая на волне. Одно дуновение ветра — и пены нет. А волна есть и будет всегда.

У человеческого воображения плохо со счетом. Собственно, оно считает только до одного. То есть до себя самого.

Да и что горит лучше на костре чувства, чем сухой цинизм – это топливо, заготовленное в роковые тяжелые годы?

Он жил, и этого было достаточно. Он жил в неустойчивую эпоху. К чему пытаться что-то строить, если вскоре все неминуемо рухнет? Уж лучше плыть по течению, не растрачивая сил, ведь они — единственное, что невозможно восстановить. Выстоять! Продержаться до тех пор, пока снова не появится цель. И чем меньше истратишь сил, тем лучше — пусть они останутся про запас.

Несколько часов назад он точно так же стоял здесь. За это время умер человек. Но что тут особенного? Ежеминутно умирают тысячи людей. Так свидетельствует статистика. В этом тоже нет ничего особенного. Но для того, кто умирал, его смерть была самым важным, более важным, чем весь земной шар, который неизменно продолжал вращаться.

Когда я вернусь, будет утро... и жизнь станет проще.

Юность вовсе не хочет быть понятой, она хочет одного: оставаться сама собой.

Матери, должно быть, могут только любить, — в этом все их понимание своих детей.

Как хорошо было бы, будь все как следует.

Как это близко одно и другое: вчера и сегодня, смерть и жизнь.

Теперь мы видим: чего не сделала смерть, то довершает жизнь, – она разлучает нас.

Поживём – чаю попьём, а там поглядим.

Молодежь проницательна и неподкупна. Она держится сплоченно, образуя единый фронт против взрослых. Она не знает сентиментальности; к ней можно приблизиться, но влиться в ее ряды нельзя. Изгнанный из рая в рай не вернется. Существует закон возрастов.

У всех глубоких вещей двойственный облик, только посредственность всегда одинакова.

Нет таких бездн, где не нашлось бы места счастью, и в этом, наверное и состоит вся тайна выживания рода человеческого.

— Вы хоть изредка переписываетесь?
— У нас обоих трясется правая рука, а печатать на машинке ни она, ни я не умеем.