Игорь Губерман (7)

Вожди России свой народ
Во имя чести и морали
Опять зовут идти вперед,
А где перед, опять соврали.

Под каждым знаменем и флагом,
Единым стянутым узлом,
Есть зло, одевшееся благом,
И благо, ряженое злом.

В душе осталась кучка пепла,
И плоть изношена дотла.
Но обстоят великолепно,
Мои плачевные дела.

В зоопарке под вопли детей
укрепилось моё убеждение,
что мартышки глядят на людей,
обсуждая своё вырождение.

Я из людей, влачащих дни
со мною около и вместе,
боюсь бездарностей — они
кипят законной жаждой мести.

Совсем на жизнь я не в обиде,
Ничуть свой жребий не кляну;
Как все, в дерьме по шею сидя,
Усердно делаю волну.

Вновь закат разметался пожаром —
Это ангел на Божьем дворе
Жжет охапку дневных наших жалоб.
А ночные он жжет на заре.

Я живу — не придумаешь лучше,
сам себя подпирая плечом,
сам себе одинокий попутчик,
сам с собой не согласный ни в чём.

Подвержены мы горестным печалям
по некой очень мерзостной причине:
не радует нас то, что получаем,
а мучает, что недополучили.

Не знаю глупей и юродивей,
Чем чувство — его не назвать,
Что лучше подохнуть на родине,
Чем жить и по ней тосковать.

Мир так непостоянен, сложен так
и столько лицедействует обычно,
что может лишь подлец или дурак
о чём-нибудь судить категорично.

Человек — это тайна, в которой
Замыкается мира картина,
Совмещается фауна с флорой,
Сочетаются дуб и скотина.

Мы все умрём. Надежды нет.
Но смерть потом прольёт публично
На нашу жизнь обратный свет,
И большинство умрет вторично.

Среди немыслимых побед цивилизации
Мы одиноки, как карась в канализации.

Летит по жизни оголтело,
Бредет по грязи не спеша
Мое сентябрьское тело,
Моя апрельская душа.

Не жаворонок я и не сова,
и жалок в этом смысле жребий мой:
с утра забита чушью голова,
а к вечеру набита ерундой.

Ум так же упростить себя бессилен,
как воля перед фатумом слаба,
чем больше в голове у нас извилин,
тем более извилиста судьба.

Лишь перед смертью человек
соображает, кончив путь,
что слишком короток наш век,
чтобы спешить куда-нибудь.

Только в мерзлой трясине по шею,
на непрочности зыбкого дна,
в буднях бедствий, тревог и лишений
чувство счастья даётся сполна.

В любви прекрасны и томление, и апогей, и утомление.

Дороги к русскому ненастью
текли сквозь веру и веселье;
чем коллективней путь ко счастью,
тем горше общее похмелье.

Сегодня ощутил я горемычно,
Как жутко изменяют нас года:
В себя зайдя и свет зажгя привычно,
Увидел, что попал я не туда.

Святую проявляя простоту,
Не думая в тот миг, на что идет,
Всю правду говорит начистоту
Юродивый, пророк и идиот.

На свете ни единому уму,
Имевшему учительскую прыть,
Глаза не удалось открыть тому,
Ето сам не собирался их открыть.

Кто ярой ненавистью пышет,
О людях судя зло и резко, —
Пусть аккуратно очень дышит,
Поскольку злоба пахнет мерзко.

И понял я за много лет,
Чем доля рабская чревата:
Когда сгибается хребет —
Душа становится горбата.

Я плавал в море, знаю сушу,
Я видел свет и трогал тьму;
Не грех уродует нам душу,
А вожделение к нему.

Я враг дискуссий и собраний,
и в спорах слова не прошу;
имея истину в кармане,
в другом закуску я ношу.

Давно живя с людьми в соседстве,
я ни за что их не сужу:
причины многих крупных бедствий
в себе самом я нахожу.

Век принёс уроки всякие,
но один — венец всему:
ярче солнца светят факелы,
уводящие во тьму...