Грабитель тем лишь и отличается от капиталиста, что первый снимает свой барыш сразу и с одного объекта, а другой – регулярно и с десятков подвластных ему тысяч, запуганных безработицей.
Словесная пена крайнего раздражения.
Не всякое сопротивление беде награждается избавлением от несчастья, но всякое несчастье начинается от утраты воли к сопротивлению.
Талант — это, прежде всего, целеустремленная воля к действию.
Люди требуют от судьбы счастья, успеха, богатства, а самые богатые из людей не те, кто получал много, а те, кто как раз щедрей всех других раздавал себя людям.
Последующим поколениям всегда стеснительна одежда предков.
Если бы в жизни только и было суждено телом остановить пулю, летящую в сторону родины, то и для этого стоило рождаться на свет!
Резвость мысли, хоть и подтвержденная мнением века, но не оправданная собственными достижениями, и есть высокомерие полузнайки.
Когда жизнь догорает дотла, то в пепле остается одна последняя золотинка. Она бежит, гаснет, и потом наступает холод... Вот в ней-то, в той последней искре, и заключен весь опыт пройденного пути.
Никогда не были прочны законы, мешающие нищему согреть и накормить своего ребенка.
Всякое суждение неминуемо является источником противоречий и, кроме того, носит отпечаток места, где оно высказано.
Никто так не презирает людей, как сами достойные презрения.
Можно не читать торопливых, недобросовестных книг, не посещать дурных спектаклей и выставки посредственных картин, но люди не могут ходить с закрытыми глазами по городам, застроенным плохими зданиями.
Любая зрелость начинается с разоблачения сказки.
Молодым людям свойственно полагать, что они — если не знают, то чувствуют больше всех... обычно мираж этот рассеивается, лишь когда главные ошибки бывают уже совершены.
Детям свойственно понимать поведение старших в пределах своего собственного опыта.
В лесу, как в хорошей книге, всегда найдется непрочитанная страница.
Общеизвестно, что все академии мира не смогли бы удовлетворить любознательность одного ребенка.
Всё правдоподобно про неизвестное.
Дети судят на основании почти ускользающих от закона улик и не карают ничем, кроме вечного презрения.