Терзают наши семьи ссоры, склоки, Бурлящий их поток неиссякаем, Мы не прощаем детям те пороки, Которые им сами прививаем.
К деньгам питая пылкое пристрастие, Но сохраняя внешние приличия, Скрываем, что стремленье наше к счастью Всегда предполагает их наличие.
Любовь царит во всех земных краях: Медь в злато обратит в глазах влюбленных, В безумье — разум, в храбрость — робкий страх, И храм в сердцах построит развращенных.
Который час, его спросили здесь, А он ответил любопытным: вечность!
Едва проснувшись, я переношусь В мир, четко разлинованный на клетки; Мне наша жизнь знакома наизусть, Она — анкета, где я ставлю метки.
Когда такая есть Струна, И Руки есть, и Вдохновенье, Есть музыка, и в ней спасенье.
О, детство! Как в нем удается, Младенцем глядя из гнезда, Увидеть то, что остается Навечно в сердце, навсегда.
Запомни, что женщина в гневе сильна, Как в страстной любви, и тонка на коварство. Когда-то в былые она времена Умела, озлясь, погубить государство.
Знай, мой друг, вражде и дружбе цену И судом поспешным не греши. Гнев на друга, может быть, мгновенный, Изливать покуда не спеши.
Люди, мы стареем и ветшаем, И с теченьем наших лет и дней Легче мы своих друзей теряем, Обретаем их куда трудней.
Как всё бесцветно, всё безвкусно, Мертво внутри, смешно извне, Как мне невыносимо грустно, Как тошнотворно скучно мне...
Туман. Передо мной дорога, По ней привычно я бреду. От будущего я не много, Точнее — ничего не жду.
Я — человек, уставший от желаний И реку жизни перешедший вброд.
А вдруг устроена в природе Совсем иная череда, И не отсюда мы уходим, А возвращаемся туда?
В чужую личность мне не влезть, А мной не могут быть другие, И я таков, каков я есть, А те, кто лучше, — не такие.
По давней наблюдательности личной Забавная печальность мне видна: Говно глядит на мир оптимистичней, Чем те, кого воротит от говна.
Творец, никому не подсудный, Со скуки пустил и приветил Гигантскую пьесу абсурда, Идущую много столетий.
Эпохи крупных ослеплений Недолго тянутся на свете, Залившись кровью поколений, Рожденных жить в эпохи эти.
Сквозь вековые непогоды Идет, вершит, берет свое Дурак — явление природы, Загадка замыслов ее.
Поскольку жизнь, верша полет, чуть воспарив — опять в навозе, всерьез разумен только тот, кто не избыточно серьезен.
Всегда и всюду тот, кто странен, кто не со всеми наравне, нелеп и как бы чужестранен в своей родимой стороне.
Своей судьбы актер и зритель, я рад и смеху, и слезам, а старость — краткий вытрезвитель перед гастролью в новый зал.
Мне тяжко тьму задач непраздных осилить силами своими: во мне себя так много разных, что я теряюсь между ними.
В России так нелепо всё смешалось, и столько обратилось в мёртвый прах, что гнев иссяк. Осталась только жалость. Презрение. И неизбывный страх.
На житейских внезапных экзаменах, где решенья — крутые и спешные, очень часто разумных и праведных посрамляют безумцы и грешные.
Безгрешность в чистом виде — шелуха, от жизненного смысла холостая, ведь нравственность, не знавшая греха — всего лишь неудачливость простая.
Любовь, едва рожденная, дружна С небытием. В ней рай и ад таится, И враг самой себе во всем она.
Смотреть на мир наш объективно, как бы из дальней горной рощи — хотя не менее противно, но безболезненней и проще.
Не зря ли знаньем бесполезным свой дух дремотный мы тревожим? В тех, кто заглядывает в бездну, она заглядывает тоже...
Никто из самых близких поневоле В мои переживания не вхож; Храню свои душевные мозоли От любящих участливых галош.