Александр Вертинский

Я перебрал сегодня в уме всех своих знакомых и "друзей" и понял, что никаких друзей у меня здесь нет! Каждый ходит со своей авоськой и хватает в неё всё, что ему нужно, плюя на остальных. И вся психология у него "авосечная".

Какое мне дело, что ты заблудилась в дороге,
Что ты потеряла от нашего счастья ключи.
Убитой любви не прощают ни люди, ни боги.
Аминь. Исчезай. Умирай. Погибай и молчи.

Единственное спасение у нас в труде. Деятельность дает закономерный отдых. А вот когда у меня «выходной» день, я — несчастный человек. Я не умею «отдыхать» — я предоставлен самому себе и своему одиночеству, и что мне делать?

Знаешь, если б ты меня любила,
Ты бы так легко не отдала
Ни того, что мне сама дарила,
Ни что, что от меня брала.

Любовь — это яд.
Любовь — это ад,
Где сердца наши вечно горят.

Отлив лениво ткёт по дну
Узоры пенных кружев...
Мы пригласили тишину
На наш прощальный ужин.

И мне жаль, что на тысячи метров
И любви, и восторгов, и страсти,
Не найдется у вас сантиметра
Настоящего, личного счастья.

Жизнь надо выдумывать, создавать. Помогать ей, бедной и беспомощной, как женщине во время родов. И тогда что-нибудь она из себя, может быть, и выдавит.

Я знаю, даже кораблям
Необходима пристань.
Но не таким, как мы! Не нам,
Бродягам и артистам!

А любовь мы не будем тревожить словами.
Это мёртвое пламя уже не раздуть,
Потому что, увы, никакими мечтами,
Никакими стихами любви не вернуть.

Сравнение — великая движущая сила, которая побуждает нас к соревнованию и самосовершенствованию.

Где вы теперь, кто вам целует пальцы?

Приезжайте. Не бойтесь.
Мы будем друзьями,
Нам обоим пора от любви отдохнуть,
Потому что, увы, никакими словами,
Никакими слезами её не вернуть.

Как только мы добиваемся, наконец, ясности мысли, силы разума и что-то начинаем уметь и знать, знать и понимать — нас приглашают на кладбище.

Чем больше живет человек, тем яснее становится ему, в какую ловушку он попал, имея неосторожность родиться.

Хороший город Ленинград! Удивительно он успокаивает как-то. В Москве живешь, как на вокзале. А здесь — как будто уже приехал и дома.

Эмиграция — большое и тяжкое наказание.

Наши сердца, как перчатки, изношены.

Я живу. Я жить могу без веры,
Только для искусства одного.
И в моих глазах, пустых и серых,
Люди не заметят ничего.

Никому не понять,
Никому не сказать,
Остается застыть и молчать.

Ваши пальцы пахнут ладаном
И в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо вам,
Ничего теперь не жаль.

Оставьте наконец, меня в покое,
Я износил себя, как старое пальто.
В окне кино, печальное, немое.
Мне кто-то нужен? Нет, уже никто.