Когда мне было двадцать лет, я признавал только самого себя. Тридцати лет я говорил уже: «я и Моцарт», сорока: «Моцарт и я», а теперь я говорю уже только: «Моцарт».

Если мода сделалась общей, значит, она ожила.

Деньги что ёж, которого легко словить, но непросто удержать.

Декларации о независимости ещё никого не сделали истинно независимыми.

Душевные раны рубцуются только временем и еще работой. Так за дело же, покуда есть силы! Нет лучшего сердечного лекарства.