Василий Розанов (2)

Пушкину и в тюрьме было бы хорошо. Лермонтову и в раю было бы скверно.

Страшно, когда наступает озноб души... Душа зябнет.

Смерть есть то, после чего ничто не интересно.

Супружество — как замок и дужка: если чуть-чуть не подходят — то можно только бросить.

Почти общий закон развращенности — неспособность к сильной любви, непременной и роковой. Отличительная черта развращенного человека — что он безличен в сношениях своих с женщинами. Для него есть удовольствие, но нет привязанности.

Каков же итог жизни? Ужасно мало смысла.

Души в вас нет, господа: и не выходит литературы.

Всякий человек имеет своё пьянство.
— У тебя, Василий Васильевич?
— Пьянство литературы.

Не «мы мысли меняем как перчатки», но, увы, мысли наши изнашиваются, как и перчатки. Широко. Не облегает руку. Не облегает душу. И мы не сбрасываем, а просто перестаем носить. Перестаем думать думами годичной старости.

Чем я более всего поражен в жизни? И за всю жизнь? Неблагородством. И — благородством. И тем, что благородное всегда в унижении. Свинство почти всегда торжествует. Оскорбляющее свинство.

Несу литературу как гроб мой, несу литературу как печаль мою, несу литературу как отвращение моё.