Русские долго запрягают, но быстро едут.
Дело не в том, что запрещают, а в том, что ничтожно мало тех, кто требует разрешения.
Дураки, дураки, дураки без числа, Всех родов, величин и сортов, Точно всех их судьба на заказ создала, Взяв казенный подряд дураков.
Если б был бы я царь, я б построил им дом И открыл в нем дурацкий музей, Разместивши их всех по чинам за стеклом В назиданье державе моей.
Теперь за анекдоты не расстреливают. Теперь гуманность, больше трёх лет не дают.
Россия — это страна, населённая русскими, которыми правят россияне.
Многие ушли в политику потому, что это более доходное дело, чем вооружённый грабёж.
У русского человека в сивушно-пьяном образе все его мысли главнейшим образом и почти постоянно сосредоточиваются и путаются около одного представленья о том, что он может, и чего не может, а также и о том, что могут и чего не могут другие. Это почти общая характеристическая черта.
Недаром же у нас и пословица в народе сложилась: "От сумы да от тюрьмы не зарекайся", — пословица, горький и страшный смысл имеющая: она — безнадежный плод бедности, горькой нужды с нищетою, но еще более того — отчаянный плод бесправья и произвола.
Вы знаете, почему в России много пьяниц? Потому что быть пьяницей удобно. Пьяниц у нас любят. Новатора, смелого человека — ненавидят, а пьяниц — любят. Ибо всегда удобнее любить какую-нибудь мелочь, дрянь, чем что-либо крупное, хорошее...
Россия — это всегда европейские слова и азиатские поступки, — заметил кто-то из русских философов.
Петербург был вызовом сухопутной России. Он отучал русских от водобоязни, от ксенофобии.
Что есть любовь к отечеству в нашем быту? Ненависть настоящего положения.
В России от дурных мер, принимаемых правительством, есть спасение: дурное исполнение.
У них два веса, два мерила, Двоякий взгляд, двоякий суд: Себе дается власть и сила, Своих наверх, других под спуд.
Было на землю нашу три нашествия: набегали татары, находил француз, а теперь чиновники облегли.
— Стало, по пословице: не родись умен, а родись счастлив. — Это глупая пословица — по-моему, это по стороне бывает. Вы заметьте: вот в Англии говорится: не родись умен, а родись купец; в Италии: не родись умен, а родись певец; во Франции: не родись умен, а родись боец... — А у нас? — А у нас? Сами видите: не родись умен, а родись подлец.
В Будущем объявлено благоденствие, а в Настоящем покуда: Ура-аа!!!
— Пожалуйста, не подумайте, что я — как русская. Просто... — Русская? — Ну да, наивная, невежественная и уверенная, что в моей стране всё делается лучше, чем в остальном мире.
Над этой тёмною толпой Непробужденного народа Взойдёшь ли ты когда, Свобода, Блеснёт ли луч твой золотой?..
Русская история до Петра Великого — сплошная панихида, а после Петра Великого — одно уголовное дело.
Ничего в России нет: по внешности есть все, а на деле — нет ничего.
Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались.
Россия — как глыба: сначала ее не сдвинуть, а потом не остановить.
Всегда поражали жизнестойкость русского человека, его природный юмор, ум, склонность к выдумке.
По теории, нужно бы было сейчас же дать в ухо собеседнику, но русский человек не только нагловат, но и трусоват.
Даже отчаяние в России пока еще отчаянно веселое.
Язык в России всегда враг, уши — всегда друзья.
— Ну и народ наши славяне! Чем хлеще врешь, тем больше верят...
Это очень по-русски: сжечь хороший дом и восторженно глазеть, как в нем горят книги, картины, музыка, саксонский фарфор. Очень, очень по-русски.
Россия – материк женского рода, он чувствами живет. Чувствами, слухами да сплетнями, почему и толкует все время о своем особом пути, где чувств, сплетен да слухов будет вдосталь. Тютчев верно сказал, что умом нас не понять, а мы и возрадовались: вот какие мы загадочные! А боли его не поняли. Точнее, не приняли. Тоже, заметьте, чисто дамское стремление превращать неприятную истину в приятный комплимент.