Петр Андреевич Вяземский

Похвала недостойному лицу не возвышает хваленого, а унижает хвалителя.

Сердца томная забота,
Безымянная печаль!
Я невольно жду чего-то,
Мне чего-то смутно жаль.

Женское сердце — тёмная книга; как ни читай, ни перечитывай её в разных и многочисленных изданиях, а до всего не дочитаешься. Всё, кажется, идёт и читается просто, но вдруг встретятся такие неожиданности, такие неправдоподобия, что разом срежет: становишься в тупик, и переворачиваются вверх дном все прежние испытания и нажитые сведения.

Женщины правят, господствуют над нами, но чем? Слабостями своими, которые нас привлекают и очаровывают.

У нас самодержавие значит, что в России все само собою держится.

Я пью за здоровье не многих,
Не многих, но верных друзей.
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней.

Для умного человека, сознающего свое достоинство, нет ничего тошнее и оскорбительнее похвалы невпопад и неуклюжей.

О некоторых сердцах можно сказать, что они свойства непромокаемого: слезы ближних не пробивают их, а только скользят по ним.

За редкими исключениями, грамотные люди наши мало умны, а умные — малограмотны.

По жизни так скользит горячность молодая,
И жить торопится, и чувствовать спешит!

Что есть любовь к отечеству в нашем быту? Ненависть настоящего положения.

«Жаль, что я не выпивши, а то дал бы оплеуху этому мерзавцу», — говорил один оскорбленный, но трезвый мудрец.

Исступление свободы смежно с деспотизмом; но употребление далеко от него отстоит.

Хитрость – ум мелких умов.

У нас от мысли до мысли пять тысяч верст.

Иные любят книги, но не любят авторов — и не удивительно: кто любит мед, не всегда любит пчел.

Кокетничает осень с нами:
Красавица на западе своем
Последней ласкою, последними дарами
Приманивает нас нежнее с каждым днем.

У них два веса, два мерила,
Двоякий взгляд, двоякий суд:
Себе дается власть и сила,
Своих наверх, других под спуд.

Гораздо легче сокрушить миллион войска, чем переломить одно мнение.

Иные боятся ума, а я как-то всё больше боюсь глупости. Во-первых, она здоровеннее и оттого сильнее и смелее; во-вторых, чаще встречается. К тому же ум часто одинок, а глупости стоит только свистнуть, и к ней прибежит на помощь целая артель товарищей и однокашников.

Не хочу и не умею
Я развлечь свою хандру:
Я хандру свою лелею,
Как любви своей сестру.

За милой встречей вслед на жизненном пути
Как часто близок день утрат и расставанья.
И там, где молодость воскликнет: до свиданья!
Там старость говорит печальное прости.

Жизнь наша в старости — изношенный халат:
И совестно носить его, и жаль оставить.

Язык — инструмент; едва ли не труднее он самой скрипки. Можно бы еще заметить, что посредственность как на одном, так и на другом инструменте нетерпима.

Англичане говорят: время — деньги. Русские говорили: жизнь — копейка.

Беда иной литературы заключается в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят.

В России суровость законов умеряется их неисполнением.

Карамзин говорил, что если бы отвечать одним словом на вопрос: что делается в России, то пришлось бы сказать: крадут.

Вся государственная процедура заключается у нас в двух приемах: в рукоположении и в рукоприкладстве.

Честному человеку не следует входить ни в какое тайное общество, хотя бы для того, чтобы не очутиться в дурном обществе.