Наследный принц, надев корону, Приобретает, кроме трона, Регалий пышных и наград, Все добродетели подряд.
Но только он сойдёт в могилу, Достоинства теряют силу, Теперь, когда им вышел срок, Их аттестуют как порок.
Инстанций выше чести нет. Напрасен здесь чужой совет. Все взвесив собственным умом, Не думай о себе самом.
Но быть человеком — не так это просто, Но быть человеком — геройство в наш век! О, встать бы и крикнуть с трибуны, с помоста: Храни человечность свою, человек!
Он весь — дитя добра и света, Он весь — свободы торжество!
Я строю мысленно мосты, Их измерения просты. Я строю их из пустоты, Чтобы туда идти, где ты.
Не оставляйте матерей одних, Они от одиночества стареют. Среди забот, влюбленности и книг Не забывайте с ними быть добрее.
И ты, кого все чествуют и славят, Не забывайся, ибо, может статься, По лестнице, тебя ведущей наверх, Тебе же предстоит ещё спускаться.
За прошлое себя не попрекай. Ведь тот не жил, кто не боролся.
Нам непонятность ненавистна В рулетке радостей и бед, Мы даже в смерти ищем смысла, Хотя его и в жизни нет.
Вожди России свой народ Во имя чести и морали Опять зовут идти вперед, А где перед, опять соврали.
Под каждым знаменем и флагом, Единым стянутым узлом, Есть зло, одевшееся благом, И благо, ряженое злом.
В душе осталась кучка пепла, И плоть изношена дотла. Но обстоят великолепно, Мои плачевные дела.
В зоопарке под вопли детей укрепилось моё убеждение, что мартышки глядят на людей, обсуждая своё вырождение.
Я из людей, влачащих дни со мною около и вместе, боюсь бездарностей — они кипят законной жаждой мести.
Совсем на жизнь я не в обиде, Ничуть свой жребий не кляну; Как все, в дерьме по шею сидя, Усердно делаю волну.
Вновь закат разметался пожаром — Это ангел на Божьем дворе Жжет охапку дневных наших жалоб. А ночные он жжет на заре.
Таков закон всеобщий бытия И лишь любовь не воскресает снова! Вовеки счастья не вернуть былого, Когда ужалит ревности змея.
Я живу — не придумаешь лучше, сам себя подпирая плечом, сам себе одинокий попутчик, сам с собой не согласный ни в чём.
Подвержены мы горестным печалям по некой очень мерзостной причине: не радует нас то, что получаем, а мучает, что недополучили.
Не знаю глупей и юродивей, Чем чувство — его не назвать, Что лучше подохнуть на родине, Чем жить и по ней тосковать.
Мир так непостоянен, сложен так и столько лицедействует обычно, что может лишь подлец или дурак о чём-нибудь судить категорично.
Человек — это тайна, в которой Замыкается мира картина, Совмещается фауна с флорой, Сочетаются дуб и скотина.
Мы все умрём. Надежды нет. Но смерть потом прольёт публично На нашу жизнь обратный свет, И большинство умрет вторично.
Среди немыслимых побед цивилизации Мы одиноки, как карась в канализации.
Летит по жизни оголтело, Бредет по грязи не спеша Мое сентябрьское тело, Моя апрельская душа.
Не жаворонок я и не сова, и жалок в этом смысле жребий мой: с утра забита чушью голова, а к вечеру набита ерундой.
Ум так же упростить себя бессилен, как воля перед фатумом слаба, чем больше в голове у нас извилин, тем более извилиста судьба.
Лишь перед смертью человек соображает, кончив путь, что слишком короток наш век, чтобы спешить куда-нибудь.
Только в мерзлой трясине по шею, на непрочности зыбкого дна, в буднях бедствий, тревог и лишений чувство счастья даётся сполна.
Ешь ананасы, рябчиков жуй, День твой последний приходит, буржуй.