Ольга Берггольц

Вот видишь — проходит пора звездопада,
и, кажется, время навек разлучаться...
...А я лишь теперь понимаю, как надо
любить, и жалеть, и прощать, и прощаться.

Я иду за тобою
След в след.
Я целую его
Свет в свет.
Я бессонная как ты,
Бред в бред.
Знаю так же, как ты
Что смерти нет.

Так мало в мире нас, людей, осталось,
Что можно шепотом произнести
Забытое людское слово «жалость»,
Чтобы опять друг друга обрести.

Есть время природы особого света,
неяркого солнца, нежнейшего зноя.
Оно называется
бабье лето
и в прелести спорит с самою весною.

Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюблённой не была.

Никто не забыт и ничто не забыто.

И все неукротимей год от года,
к неистовству зенита своего
растет свобода сердца моего,
единственная на земле свобода.

И никогда не поздно снова
начать всю жизнь, начать весь путь,
и так, чтоб в прошлом бы — ни слова,
ни стона бы не зачеркнуть.

Ничто не вернётся.
Всему предназначены сроки.
Потянутся дни,
в темноту и тоску обрываясь,
как тянутся эти угрюмые, тяжкие строки,
которые я от тебя почему-то скрываю.

Нет, — если я условие нарушу
И обернусь к запретной стороне,
Тогда навек я потеряю душу,
И даже песни не помогут мне...

Я встану над жизнью своею,
Над страхом её, над бездонной тоскою...
Я знаю о многом. Я помню. Я смею.
Я тоже чего-нибудь страшного стою.

Умру, — а ты останешься как раньше,
и не изменятся твои черты.
Над каждою твоею чёрной раной
лазоревые вырастут цветы.