Деликатности и достоинству сердце учит, а не танцмейстер.
Единичное добро остаётся всегда, потому что оно есть потребность личности, живая потребность прямого влияния одной личности на другую.
Противоположности сходятся.
Я всегда добрая, и это мой единственный недостаток, потому что не надо быть всегда доброю.
Большие не знают, что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет.
Есть женщины, которые годятся только в любовницы и больше ни во что.
Это был человек замечательный по своим беспрерывным и анекдотическим неудачам.
Есть люди, которых почему-то приятно видеть подле себя в иную тяжелую минуту.
Ничему не удивляться, говорят, есть признак большого ума; по-моему, это в равной же мере могло бы служить и признаком большой глупости.
Что ложью началось, то ложью и должно было кончиться; это закон природы.
А ведь главная, самая сильная боль, может, не в ранах.
Совершенство нельзя ведь любить; на совершенство можно только смотреть как на совершенство, не так ли?
Да и неприлично великосветским людям очень-то литературой интересоваться. Гораздо приличнее желтым шарабаном с красными колесами.
Гласность есть право всеобщее, благородное и благодетельное.
Если б я имел власть не родиться, то наверно не принял бы существования на таких насмешливых условиях.
Впрочем, если не любишь человека, зачем ему дурного желать, не правда ли?
А знаете, чего вы боитесь больше всего? Вы искренности нашей боитесь больше всего, хоть и презираете нас!
Есть такой предел позора в сознании собственного ничтожества и слабосилия, дальше которого человек уже не может идти и с которого начинает ощущать в самом позоре своем громадное наслаждение.
Супругу свою до того уважал и до того иногда боялся ее, что даже любил.
Не великая власть, не великий и бунт.
Компания была чрезвычайно разнообразная и отличалась не только разнообразием, но и безобразием.
Да и что, какая цель в жизни важнее и святее целей родительских?
Все это было бы даже смешно, если бы не было так «хорошо изложено».
Мы все до комизма предобрые люди...
Причины действий человеческих обыкновенно бесчисленно сложнее и разнообразнее, чем мы их всегда потом объясняем, и редко определенно очерчиваются.
В своей гордости она никогда не простит мне любви моей, — и мы оба погибнем.
И как это любить двух? Двумя разными любвями какими-нибудь?
Казалось бы, счастье повернулось к нашему герою задом.
Типичность — как ординарность, которая ни за что не хочет остаться тем, что она есть, и во что бы то ни стало хочет стать оригинальною и самостоятельною, не имея ни малейших средств к самостоятельности.
Нельзя оставаться в жизни, которая принимает такие странные, обижающие меня формы.