Мы рождаемся с криком, умираем со стоном. Остаётся только жить со смехом.
Эгоизм — самая надёжная основа счастья.
Прежде всего люди спешат проявить неблагодарность.
Оказывая кому-либо милость, король приобретает одного друга и сто недругов, не считая того, что и друг оказывается потом неблагодарным.
Строить догадки об отсутствующих, которых любишь, значит подвергать себя пытке.
Дурные мысли — самоубийство души.
Зависть — это восторженная злоба.
Красивому мужчине угрожает опасность быть приторным.
Будучи нелюдимым и вместе с тем словоохотливым, не желая никого видеть, но испытывать потребность поговорить с кем-нибудь, он выходил из затруднения, беседуя сам с собою.
Девиз тиранов – «если враг не сдается, его уничтожают».
Подобно тому, как стрела, выпущенная из лука, с роковою силою устремляется к цели, так и человек, истерзанный разочарованиями, устремляется к истине.
Жизнь – лишь длинная цепь утрат любимых нами существ. Идешь и оставляешь за собою вереницу скорбей. Рок оглушает человека, осыпая его градом невыносимых страданий. Как после этого удивляться, что старики вечно твердят одно и то же? Они глупеют от отчаяния.
Ни один судья не допрашивает нас так пытливо, как допрашивает нас собственная совесть.
Нет никого безжалостнее перепуганного труса.
Быть мудрым — значит быть неуязвимым.
Кто жил в уединении, знает, до какой степени человеческой природе свойствен монолог.
Он скользил, карабкался, падал, поднимался, нащупывал дорогу и упорно шел вперед — вот и все. В этом тайна всякой победы.
У моря тоже есть свои мигрени.
Тайна — та же сеть: достаточно, чтобы порвалась одна петля, и всё расползётся.
Смерть хороша тем, что она заставляет хотя бы немного поговорить об умершем.
Опасность, которую ждешь заранее, внушает тревогу; неожиданная опасность внушает ужас.
Я слишком стар, чтобы нравиться женщинам, но достаточно богат, чтобы оплачивать их.
Тут искушает бездна, и она так сильна, что ад надеется совратить здесь рай и дьявол возносит сюда бога.
Мир – он всегда будет таким, каков он есть; на земле все будет идти достаточно дурно и без твоего содействия.
Право человека на слезы не знает давности.
То, что постигаешь в минуту кончины, похоже на то, что видишь при вспышке молнии. Сначала — все, потом — ничего. И видишь, и не видишь. После смерти наши глаза опять откроются, и то, что было молнией, станет солнцем.
Отъезд, в зависимости от настроения и мыслей, владеющих нами в эту минуту, вызывает либо чувство облегчения, либо горесть.
Может ли тот, кто воплощает мрак, простить тому, кто полон блеска?
Сознавать — значит видеть.
Самая тяжёлая задача — постоянно подавлять в своей душе желание зла, с которым так трудно бороться.