Артур Шопенгауэр (9)

Ограниченные люди потому так сильно подвержены скуке, что их разум является не более, как посредником в передаче мотивов воли.

Карточная игра — явное обнаружение умственного банкротства. Не будучи в состоянии обмениваться мыслями, люди перебрасываются картами.

Когда один из тевтонских вождей вызвал Мария на поединок, этот герой ответил: "если тебе надоела жизнь, можешь повеситься" и предложил ему подраться с одним знаменитым гладиатором.

Люди уподобляются детям в том отношении, что, если им спускать, они становятся непослушными.

Мы действуем под влиянием неизменных свойств нашего характера, под влиянием мотивов и сообразно со способностями делая, в силу абсолютной необходимости, лишь то, что нам в данную минуту представляется правильным и должным.

Слава и честь — близнецы, но такие же, как Диоскуры, из которых Поллукс был бессмертен, а Кастор — смертен: слава есть сестра бессмертной чести.

Сущность поэзии, как и всякого искусства, заключается в восприятии платоновской идеи.

Умственное превосходство, даже самое значительное, проявит в разговоре свой решительный перевес и будет признано только после того, как человеку минет сорок лет.

Можно уподобить жизнь вышитому куску материи, лицевую сторону коего человек видит в первую половину своей жизни, а изнанку — во второй; изнанка, правда, не так красива, но зато более поучительна, так как по ней можно проследить сплетение нитей.

Нет роз без шипов. Но много шипов без роз.

В сущности, только собственные основные мысли имеют истинность и жизнь, потому что собственно только их понимаешь вполне и надлежащим образом. Чужие, вычитанные мысли суть остатки чужой трапезы, сброшенные одежды чужого гостя.

Хороший повар может вкусно приготовить и старую подошву.

Если бы все желания исполнялись, едва успев возникнуть, — чем бы тогда наполнить человеческую жизнь, чем убить время?

Настоящее страдание никогда не уничтожается будущими радостями: ведь они так же наполняют свое время, как оно — своё.

Оптимист приглашает меня раскрыть глаза и посмотреть на мир, как он прекрасен в озарении своего солнца, со своими горами, долинами, потоками, растениями, животными и т. д. Но разве мир — панорама? Как зрелище — все эти вещи, конечно, прекрасны; но быть ими — это нечто совсем другое.

Наша жизнь прежде всего подобна платежу, который весь подсчитан из медных копеек и который надо всё-таки погасить: эти копейки — дни, это погашение — смерть.

Религии — порождения невежества, не надолго переживающие свою мать.

В прежние века религия была лесом, за которым могли держаться и скрываться целые армии. После же стольких порубок остаётся ещё только кустарник, в котором при случае прячутся плуты.

Как самая многотомная библиотека, если она не приведена в порядок, меньше приносит пользы, чем очень небольшая, но содержащаяся в порядке, точно так же и наибольшее количество знаний, если они не переработаны собственным мышлением, гораздо менее ценно, чем количество значительно меньше, но знаний, в разных направлениях продуманных.

Если старый человек говорит о своём пожилом возрасте как о чём-то необычном, то это значит, что иного повода для гордости у него нет.

Мысли выдающихся умов не переносят фильтрации через ординарную голову.

Внутренняя бедность и приводит в конце концов к внешней.

При внутреннем богатстве человек не станет многого от судьбы требовать.

Когда двое поступают одинаково — получается все-таки не одно и то же.

Вернейшее средство не быть очень несчастным — не требовать большого счастья.

Кто действительно уверен, что ни в чем не заслуживает упрека, тот может и будет спокойно пренебрегать ими.

У толпы есть глаза и уши, но крайне мало рассудка и столько же памяти.

Чем выше, совершеннее дух, тем меньше места остается для скуки.

Человеческую жизнь нельзя, в сущности, назвать ни длинной, ни короткой, так как, в сущности, она именно и служит масштабом, которым мы измеряем все остальные сроки.

Не удивление, а недоумение и печаль суть начало философии.