Единственная война, которую я одобряю, — Троянская. Там дрались из-за женщины, и мужчины знали, за что воюют.

— А сколько времени ему осталось, профессор?
— Где-то от минуты до миллиарда лет.

Разве мыслима любовь, если мы не озабочены тем, каков наш образ в мыслях любимого? Когда нам становится безразлично, каким нас видит тот, кого мы любим, это значит, мы его уже не любим.

Откровенно признаться в трусости может лишь тот, кто обычно страха не знает. У человека боязливого, не уверенного в себе недостанет мужества так чудовищно обнажиться, показать всему свету — и самому себе — главное свойство своей натуры.

Одиночество нельзя заполнить воспоминаниями, они только усугубляют его.