Другим прощай многое, себе — ничего.

Мне, главное, не хотелось бы, чтобы думали, что я что-нибудь хочу доказать. Я ничего не хочу доказывать, я просто хочу жить; никому не делать зла, кроме себя.

Человеческое сумасшествие нередко оказывается по-кошачьи хитрым и коварным. Иной раз думаешь, его уже нет, а на самом деле оно просто приняло какую-нибудь более утончённую форму.

Трудно совместить принцип демократии с опытом, который учит, что нельзя прислушиваться ко всем, кто хочет улучшить слишком многое.

Он так выделялся из толпы, когда был счастлив; а теперь он ничем не отличается от любого другого несчастного человека.