Рэй Брэдбери (4)

Существует несколько способов сжечь книгу. И мир полон людей, бегающих с зажженными спичками.

Как чудесно лежать в ночи папоротников, трав, в ночи негромких сонных голосов, все они шелестят, и сплетаются, и из них соткана тьма.

Здесь, в мире людей, можно отдать время, деньги, молитву – и ничего не получить взамен.

Пусть луч мира пройдет через вас как через призму. Пламенем на бумажный лист будущей книги.

Что такое Вселенная? Это большой театр. А театру нужна публика. Мы — публика. Жизнь на Земле создана затем, чтобы свидетельствовать и наслаждаться спектаклем. Вот зачем мы здесь. А если вам не нравится пьеса — выметайтесь к черту!

Есть же такие люди — все им надо знать: как устроен мир, как то, как се, да как это...

Сейчас мелочи кажутся вам скучными, но, может, вы просто еще не знаете им цены, не умеете находить в них вкус?

Копая землю, покопайся у себя в душе.

Главное — не та я, что тут лежит, а та, что сидит на краю кровати и смотрит на меня, и та, что сейчас внизу готовит ужин, и та, что возится в гараже с машиной или читает книгу в библиотеке. Все это — частицы меня, они-то и самые главные. И я сегодня вовсе не умираю. Никто никогда не умирает, если у него есть дети и внуки. Я еще очень долго буду жить. И через тысячу лет будут жить на свете мои потомки — полный город!

Главное для меня — не переставать удивляться. Перед отходом ко сну я непременно даю себе наказ с утра пораньше обнаружить что-нибудь удивительное.

Бог дал нам разум, чтобы мы исследовали то, что уже есть, а не для того, чтобы мы гадали и боялись, что нас ждет в будущем.

Я пошел и пристрелил коварную бестию — телевизор. Это Медуза — каждый вечер своим неподвижным взглядом обращает в камень миллионы людей, это сирена — поет, и зовет, и обещает так много, а дает ничтожно мало... но я всегда возвращался к ней, возвращался и надеялся на что-то до последней минуты, и вот — бац!

Нельзя жить как ребенок, который ждет не дождется Рождества с подарками под елкой. Всю свою жизнь я просыпаюсь и говорю себе: "Я жду не дождусь именно этого дня".

Я не пытаюсь предсказать будущее – я пытаюсь его предотвратить.

Ешь, пей, спи, дыши и перестань смотреть на меня такими глазами, будто первый раз видишь.

Мужчины такой народ — никогда ничего не смыслят.

Он был не из тех, для кого бессонная ночь — мученье, напротив, когда не спалось, он лежал и вволю предавался размышлениям: как работает гигантский часовой механизм вселенной? Кончается ли завод в этих исполинских часах или им предстоит отсчитывать еще долгие, долгие тысячелетия? Кто знает!

Хлеб с ветчиной в лесу — не то что дома. Вкус совсем другой, верно? Острее, что ли... Мятой отдает, смолой. А уж аппетит как разыгрывается!

Вон там обитают огромные, по-летнему тихие ветры, и, незримые, плывут в зеленых глубинах, точно призрачные киты.

Они видят назад много дальше, чем мы с тобой когда-нибудь увидим вперед.

Ведь не я создал мир... Хотя иногда мне кажется,что все это моих рук дело...

Мы все — машины времени. Вот почему всю свою жизнь я нахожусь под очарованием стариков. Потому что я знаю: вот сейчас нажму его потайную кнопку и окажусь в 1900 году. Или на Гражданской войне...

Если бы человек день и ночь думал о смерти, он стал бы Вуди Алленом.

Чтобы стать мужчинами, мальчишки должны странствовать, всегда, всю жизнь странствовать.

Взрослые и дети — два разных народа, вот почему они всегда воюют между собой.

Вы готовы уничтожить все, что есть на свете хорошего. Только бы тратить поменьше времени, поменьше труда...

Они болтают без умолку целый вечер, а о чем — назавтра никто уже и не вспомнит.

Всем нам трудно поверить, каждому трудно поверить, что все остальные существуют, потому что мы слишком далеко друг от друга.

Ясно как апельсин: старики никогда не были детьми.

Чудо — это не то, что мы сделали так много для нашего мира, а что мы вообще хоть что-то сделали.