С презреньем на зверей смотреть не надо, Что будто бы они не знают слов, Сбиваются и люди часто в стадо, В котором бродит множество ослов.
Достоин незавидного удела, Кто исполняет долг свой кое-как, Но наибольший вред любому делу Несет изобретательный дурак.
Кто знает, как мокра вода, Как страшен холод лютый, Тот не оставит никогда Прохожих без приюта!
Дождаться надо остановки, Послать вагон ко всем чертям И дунуть пулей из винтовки Назад к любимой по путям.
Хочу любовь провозгласить страною, Чтоб все там жили в мире и тепле, И чтобы начинался гимн её строкою: «Любовь всего превыше на земле».
Всегда в разговорах и спорах По самым случайным вопросам Есть люди, мышленье которых Запор сочетает с поносом.
Нынче книгу врача я листал, Там идея цвела, словно роза. Наше чувство, что совесть чиста — Первый признак начала склероза!
Из лет, надеждами богатых, Навстречу ветру и волне Мы выплываем на фрегатах, А доплываем на бревне.
По счастью, есть такие звуки, слова, случайности и краски, что прямо к сердцу кто-то руки тебе прикладывает в ласке.
Кто ищет истину, держись у парадокса на краю; вот женщины: дают нам жизнь, а после жить нам не дают.
С азартом жить на свете так опасно, любые так рискованны пути, что понял я однажды очень ясно: живым из этой жизни — не уйти.
Мораль — это не цепи, а игра, где выбор — обязательней всего; основа полноценности добра — в свободе совершения его.
Должно быть, очень плохо я воспитан, Что, грубо нарушая все приличия, Не вижу в русском рабстве неумытом Ни избранности признак, ни величия.
Зря, когда мы близких судим, Суд безжалостен и лих, Надо жить, прощая людям, Наше мнение о них.
Бюрократизм у нас от немца, а лень и рабство — от татар, и любопытно присмотреться, откуда винный перегар.
Женщиной славно от века все, чем прекрасна семья; женщина — друг человека, даже когда он свинья.
В жизни надо делать перерывы, чтобы выключаться и отсутствовать, чтобы много раз, покуда живы, счастье это заново почувствовать.
Иные на Руси цветут соцветия, повсюду перемены и новации, а я — из очень прошлого столетия, по сути — из другой цивилизации.
С историей не близко, но знаком, я славу нашу вижу очень ясно: мы стали негасимым маяком, сияющим по курсу, где опасно.
Я больше всех удач и бед За то тебя любил, Что пожелтелый белый свет С тобой — белей белил.
О, женщин знаю я! Они ужасно любят Спасать от гибели того, кто их погубит.
Власть и деньги, успех, революция, слава, месть и любви осязаемость — все мечты обо что-нибудь бьются, и больнее всего — о сбываемость.
Наше время ступает, ползёт и идёт по утратам, потерям, пропажам, в молодые годится любой идиот, а для старости — нужен со стажем.
За все на свете следует расплата, и есть неумолимый прейскурант: везучесть пресыщением чревата, а бедствиями платят за талант.
Мы с детства уже старики, детьми доживая до праха; у страха глаза велики, но слепы на все, кроме страха.
Вольясь в земного времени поток стечением случайных совпадений, любой из нас настолько одинок, что счастлив от любых соединений.
Наука наукой, но есть и приметы; я твердо приметил сызмальства, что в годы надежды плодятся поэты, а в пору гниенья – начальство.
Сегодня я В ударе нежных чувств. Я вспомнил вашу грустную усталость. И вот теперь Я сообщить вам мчусь, Каков я был И что со мною сталось!
И сердце, остыть не готовясь, И грустно другую любя, Как будто любимую повесть, С другой вспоминает тебя.
Загорелася кровь Жарче дня и огня. И светло и тепло На душе у меня.