Федор Михайлович Достоевский (9)

В основании всех человеческих добродетелей лежит глубочайший эгоизм.

Великодушное сердце может полюбить из жалости.

Нынешнее время — это время золотой средины и бесчувствия, страсти к невежеству, лени, неспособности к делу и потребности всего готового.

«Любовь к человечеству» надо понимать лишь к тому человечеству, которое ты же сам и создал в душе своей.

Желание соврать с целью осчастливить своего ближнего, ты встретишь даже и в самом порядочном нашем обществе, ибо все мы страдаем этою невоздержанностью сердец наших.

Русская женщина все разом отдает, коль полюбит, — и мгновенье, и судьбу, и настоящее, и будущее: экономничать не умеют, про запас не прячут, и красота их быстро уходит в того, кого любят.

Исключения, беспрерывно повторяющиеся, обращаются в общее правило.

Мысль не пошла в слова. Это благородное страдание, мой друг, и дается лишь избранным; дурак всегда доволен тем, что сказал, и к тому же всегда выскажет больше, чем нужно; про запас они любят.

Общие принципы только в головах, а в жизни одни только частные случаи.

Хорошо смеется человек — значит хороший человек.

Все хорошо, все. Всем тем хорошо, кто знает, что все хорошо. Если б они знали, что им хорошо, то им было бы хорошо, но пока они не знают, что им хорошо, то им будет нехорошо.

Сердце сердцем, но не надо же быть и дуралеем. Если у вас была мысль, то держали бы про себя; нынче умные люди молчат, а не разговаривают.

Впоследствии, кроме гражданской скорби, он стал впадать и в шампанское.

Когда весь человек счастья достигнет, то времени больше не будет, потому что не надо.

Главное, самому себе не лгите.

Если вы опытный доктор, то я зато опытный больной.

Много людей честных благодаря тому, что дураки.

Знайте же, что ничего нет выше и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома.

Всякий из нас пред всеми во всем виноват.

Любовью все покупается, все спасается.

Все в руках человека, и все-то он мимо носу проносит, единственно от одной трусости...

Любопытно, чего люди больше боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся...

Власть даётся только тому, кто посмеет наклониться и взять её. Тут одно только, одно: стоит только посметь!

Знаете ли, до какой степени одурманения может иногда полюбить женщина?

Вот эдакая какая-нибудь глупость, какая-нибудь пошлейшая мелочь, весь замысел может испортить...

Гласность есть право всеобщее, благородное и благодетельное.

Если б я имел власть не родиться, то наверно не принял бы существования на таких насмешливых условиях.

Впрочем, если не любишь человека, зачем ему дурного желать, не правда ли?

А знаете, чего вы боитесь больше всего? Вы искренности нашей боитесь больше всего, хоть и презираете нас!

Есть такой предел позора в сознании собственного ничтожества и слабосилия, дальше которого человек уже не может идти и с которого начинает ощущать в самом позоре своем громадное наслаждение.