У человеческих слов всегда странный смысл – про тысячную толпу можно сказать: никого нет.

Перед Штраусом-композитором я снимаю шляпу; перед Штраусом-человеком я надеваю её обратно.

Шиза косит наши ряды.

Каждый человек носит в глубине своего «я» маленькое кладбище, где погребены те, кого он любил.

Говорят, душевные раны рубцуются — бездумная аналогия с повреждениями телесными, в жизни так не бывает. Такая рана может уменьшиться, затянуться частично, но это всегда открытая рана, пусть и не больше булавочного укола. След испытанного страдания скорей можно сравнить с потерей пальца или зрения в одном глазу. С увечьем сживаешься, о нём вспоминаешь, быть может, только раз в году, — но когда вдруг вспомнишь, помочь всё равно нельзя.