Руки грусти сильные, хотя и шелковые на ощупь, — стискивают сердце, мучая его одиночеством.
Когда умру, я вознесусь прямо на небо, потому что я уже отбыл свое время в аду.
Игроку тяжелее всего перенести не то, что он проиграл, а то, что надо перестать играть.
Всего разностороннее бывает бездарность.
Всего хуже сознавать себя дополнением собственной мебели.
Каким блаженством было бы хоть раз в жизни не скрывать того, что чувствуешь! Но привычная выучка и благоразумие въелись ему в плоть и кровь.