У неё всегда, с детства, сколько себя помнила, болел весь мир — вымороченный, враждебный, нескладно и нелепо устроенный, не поддающийся исправлению, но при этом сияющий, звучащий, вибрирующий, ветреный, огненный и ледяной, великолепный настолько, что, дай она себе волю, рыдала бы взахлеб от восхищения с утра до ночи и, пожалуй, даже во сне.

Гордыня и жажда суетной славы и власти — вот та ядовитая змея, которая, раз проникнув в вельможные сердца, внедряется в них до тех пор, пока разобщением и рознью не сокрушит всего, что есть: ибо каждый стремится быть сначала вторым после первого, потом равным первому и наконец — главным и выше первого.

Можно отказаться выполнить просьбу, но нельзя отказаться выслушать ее.

— Ну, ты знаешь, по телевизору показывают сериалы...
— Я не смотрю телевизор.
— Да, но ты же знаешь, что изобрели такую вещь, как телевидение. И что по этому телевидению показывают сериалы.

Опыт отнюдь не мешает нам повторить прежнюю глупость, но мешает получить от неё прежнее удовольствие.