Время идет. Идет вопреки всему. Даже когда любое движение секундной стрелки причиняет боль, словно пульсирующая в синяке кровь. Идет неровно: то несется галопом, то тянется, как кленовый сироп. И все же оно идет.

Иногда мне становится так плохо, что любая мелочь – например, птица на проводе – кажется удивительно величественной, как симфония Бетховена. А потом ты забываешь об этом и все возвращается на свои места.

Дорогие меха больше бросают в холод тех дам, которые их видят, чем согревают тех, кто их носит.

Душа бессмертна, но не более, чем все остальное.

Высокомерие взбирается на такую высоту и имеет такое непрочное основание, что весьма легко его ниспровергнуть.