— Тебя как зовут-то, кареглазая? — Катя. — А меня Дормидонт! Евлампиевич!
Жить, все время думая о том, как выглядишь со стороны, — вредно.
Кладбище надежд, посыпанных пеплом. Там увядают воспоминания и затихает музыка. Там завтра похоронено в саване вчера.
Оплаченное милосердие — просто корысть, как купленная совесть — уже бессовестность.
И Бог заплачет над моею книжкой! Не слова — судороги, слипшиеся комом; И побежит по небу с моими стихами под мышкой И будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
Лишь тот может зваться мужчиной, кого попутный ветер не увлечет, а встречный не сломит.